Иван Юлаев. Встретимся летом.
Записки фотоохотника о природе и птицах Оренбургского края

“…Скучное, бесконечное зимнее время…”
С. Т. Аксаков

Отчего мне надоедают прямые городские улицы, ровные дороги, гладкие, в шашечку стены прямоугольных домов, плоские, похожие один на другой дворы, похожие подъезды, квартиры? Наверное, оттого, что, исстари зародившись в многоликом и переменчивом хаосе природы, человек до сих пор остается привязанным к нему. Оттого, наверное, мне ближе заасфальтированных площадей холмистая, уходящая в сизую дымку степь, тенистый овраг с журчащим ручьем, непролазная чаща поречной уремы, высокоствольный лес с шумящими на ветру кронами, кружение темных орлов под кучевыми облаками поднебесья…

Ходил в лес - вернее, в посадку, ведущую в поселок Ростоши, смотрел следы. Есть заячьи и лисьи. Попадаются и следы хорька. Поначалу кажется, что бежала лиса, а присмотришься - видишь, что хорек: прыгал сдвоенными лапками, так называемой двухчеткой. Невольно задал себе вопрос: чем питается хорь зимой? Прошел по следу, нашел несколько разоренных мышиных гнезд. Вопрос сам собой отпал. Видел краем глаза промелькнувшего за ветвями ястреба. Перепелятник - птица оседлая, кормом для него, скорее всего, послужат сороки: вон как гвалт подняли! Стайка снегирей на ветвях, но далеко. Слышны их печальные голоса “фью-фью”. Спокойно чувствуют себя на морозе краснозобы, будто красно-черный тулуп надет на них. Не то воробьи в своих поношенных сереньких шинелишках. Спросит снегирь воробья:

- Что, братец, как дела?
Воробей пожалуется братцу:
- Чуть жив, чуть жив.

Свет закатного солнца, бьющего сквозь белесую пелену неба, красит свежевыпавший снег нежным розовым цветом. Декабрь-просинец. Проглянет кусочек голубого неба, ослепительно засияет солнце, ярко и холодно блеснет на снегу искорка недолговечного зимнего бриллианта. Горенье, сверканье снегов - ложка меда на всю суровую стылую пору зимы-чародейки. На голых кленах мерзло шелестят плоды-крылатки.

Городские парки, дворы и улицы наполнились голосами больших синиц. В зимнюю пору скудно в лесу с кормом, а в городе всегда можно найти чем поживиться: с осени синицы сначала деловито осматривают каждый сучок растущего во дворе дерева, затем перебираются поближе к стоянкам мусоровозов, кусок хлеба для них всегда в наличии. Не прочь синицы обследовать и городские балконы, сараи и кладовые. В последнее время народ к пичугам переменился в лучшую сторону - на многих балконах можно увидеть подвешенные к рамам мини-кормушки - разрезанные пополам пластиковые бутылки, наполненные семечками и комбикормом. Синице непременно нужно ухватить семечко клювом, отлететь на отдельную ветку и хорошенько им распорядиться - убрать шелуху, разбить клювом зернышко, с аппетитом его проглотить и лишь затем лететь за новой порцией. Кормятся синицы аккуратно, без ссор, хотя и набирается их у одной кормушки по пять-шесть особей.

А вот вороны. Заметит одна с карниза корку хлеба, спланирует, зорко оглянется и тюкнет пару раз по находке. Вторая подлетит, первая отпрыгнет, прилетит третья, вторая отойдет в сторонку, затем прыгнет к корке первая, третья отлетит; и так по очереди “накушаются” без всякой иерархии.

После пурги весь город забит снегом, ветви деревьев провисли под тяжестью белых нахлобучек. У автобусной остановки на высоком карагаче - гнездо вороны. Видно, что гнездо полно снега, но серая ворона уже осматривает его: схватившись за прутья гнезда своим крепким клювом, птица пытается навести в нем порядок, подготовить свой прошлый и будущий дом к новой кладке. Врановые первыми готовятся к весенним делам, небольшие изменения в природе - как, например, увеличение светового дня или чуть заметное повышение температуры воздуха - понуждают их приготовляться к гнездовому периоду. В ясные солнечные дни и сороки не отстают от ворон. Парами, с мягким сговорчивым стрекотаньем обследуют птицы свои, сорочьи, с высокими крышами гнезда. Синица, чуть потеплеет, утихнет злой тягучий ветерок, затенькает и не смолкает весь день, прохожему - и то радость. Февраль-зимобор потихоньку отдает свои права марту-протальнику.

Голубь напился талой водицы из рубчатого следа тяжелого зимнего сапога. Сорока, шалея от яркого солнышка, сидя на ветвях готовой проснуться березы, вдруг забылась, увлеклась весенними думами, затрясла призывно крылышками, подманивая к себе самца-напарника оглядывать, поправлять порушенное за зиму гнездо. Ворона на оттаявшем тротуаре выдирала клювом раскисший картон, набирала полный клюв строительно-ремонтного материала, летела с ним в гнездо на высокий клен у автомагистрали и по-хозяйски отделывала внутренность своего жилища. Синица воровала орешки из стакана благосклонной к ней торговки.

Блеск лежалых, припудренных нечаянной метелью мартовских снегов, слепящий свет стремящегося в зенит солнца, мягкий гортанный крик прилетевших из-за зимы грачей. Прилетный грач отличается от грача-домоседа, зимовщика. Цвет вернувшегося южанина - сизо-вороной, с перекаленным, металлическим, фиолетово-синим отливом. Клюв его - крепости короткого штыка. Прилетевшего путешественника, гонящего зиму крепкими крыльями все дальше на север, нетрудно выделить из кучки местных старожилов, вяловатых и скучных, перенесших зиму на свалке родного города. Перелетный грач изящнее телом, опрятен пером, спор на подъем, как-то узок головой, весел глазом и весьма жив в полете. Как тут не вспомнить и не изречь: “Движение - это жизнь!”

Ближе к весеннему равноденствию осевшие мартовские снега теряют свою слепящую нетронутую белизну, местами делаются темными от вытаявшей пыли. На весь заснеженный мир весна будто накидывает тонкий, ноздреватый тюль-наслуд.

На пашне проклюнулись из-под снега первые земляные комки. Осенью они последними ушли под снег и первыми вытаяли черными головами. В мартовском лесу неброские тени дерев от белесой замути холодного еще неба. Из голосов карканье ворон да стрекотанье и “скерканье” сорок. Да еще “свирчит” в небе какая-то пролетная зимнекочующая мелочь - скорее всего, чижи. Или чечетки. А запоздала нынче весна. Весьма, весьма запоздала!

С вечера первого апреля пошел мелкий дождь. Небо однотонно-серое, неприветливое. Ветер налетал порывами, раскачивал деревья. Ощущение сырости и холодной неуютности. Кроме грачей, никаких весенних птиц не видно и не слышно. И все же, как всегда бывает при обильных снегах, с которыми одному солнцу долго не совладать, пошел дождь, и снег сильно присел. Теперь кругом ледяные пласты: и на газонах, и вдоль тротуаров. А на них серые, грязные, ноздреватые шапки пропитанного дождевой влагой снега. Два-три солнечных дня - и настоящее половодье, за ним обвальное тепло и скорое явление всевозможных быстрых крыл: как ни крути, а апрель есть апрель.
И вот наступает конец городскому сидению, пора ехать в село, смотреть природу.

Трудно поверить, что сегодня - Благовещение. Все село завалено снегом, улицы прочищены бульдозером, талая вода жидкими ручейками бежит по ним, и к обеду в ботинках уже не пройти. По бокам проезжей части высятся сугробы, зима в 1998 году была суровой и на редкость многоснежной. Старожилы вспоминают снега 1958 года, когда, как и сегодня, дома были занесены по самые крыши и виднелись одни только трубы.
В обычную пору на Благовещение вылезали суслики, но сейчас Атаманская гора, которая всегда служит ориентиром для начала посевных работ, белым-бела.

Солнечный день, снега в поле спаяны утренним морозцем, и по насту, как по белому асфальту, можно пройти в любую точку леса пешком, без лыж. Пошел сначала к леску, который называется Малая Средняя, там по водотоку растут высокие ольхи, на которых гнездятся грачи. Места гнездовий грачей мы с детства называли грачатниками. Грачатник в Малой Средней был полон докучливым птичьим шумом. Грачи в это время разбивались на брачные пары, занимали крепкие гнезда, готовились откладывать яйца. То и дело у гнезд закипали драки, и вдвоем или даже втроем грачи пытались вышвырнуть из гнезда не полюбившуюся им птицу. Но и у той находились защитники, и гвалт поднимался пуще прежнего. Неприютно на улице. Холодно, как-то не по-апрельски тускло сияет солнце, но посмотришь, послушаешь грачей, потеплеет на сердце: ведь не зря эти черные шумные птицы проделали свой долгий путь к родному грачатнику, они здесь - и нет вернее приметы, что тепло не за горами, разве что за горками.

Из Малой Средней, по льду замерзшего пруда, перешел на высокий берег и углубился в стоявший на холме осиновый лес. Снег в лесу свеж и чист, еще даже не зернист, очень гладок, прыгнешь - на нем и следа не останется. Глаз вдруг замечает быстрое движение: косуля, сделав три грациозных прыжка, замирает, вся точеная и крепкая, в двух десятках метров, смотрит настороженно и в прыжках исчезает в осиннике, но на снегу остаются следы от ее маленьких раздвоенных копыт; снег так прочен, что и косули чувствуют себя на нем в безопасности.

Задерживаю дыхание, чтобы послушать тетеревов, не токуют ли? Самое время. Но нет, тихо. С открытого места молчком летит какая-то довольно крупная, похожая на сороку птица. Не дрозд ли? Сойка! Как шумливы и крикливы эти птицы в осеннем лесу, и как незаметны и скрытны во время гнездования. Сойка обследовала несколько нижних веток осин, затем спрыгнула на снег, что-то нашла в оттаявшей лунке у комля, по-сорочьи прыгая с ветки на ветку, без единого звука скрылась из глаз. Летом соек совсем не видно и не слышно. Отыскать их гнездо - задача не из легких.

А теперь до уха долетает характерный, хорошо слышимый в лесу звук - “барабанная дробь”. Звук как будто мощнее и сильнее, чем у известного всем пестрого дятла, но если это не дятел, тогда кто же? Потихоньку, стараясь не шуметь, иду на звук. Осины, кажется, уже проснулись, еще не раскрылись, но набухли и покраснели их почки, и зеленоватая матовая кора наполнилась внутренним светом мерцающих кошачьих глаз. Теперь видно: черная, величиной с ворону птица разбирается с корой старой осины, один удар мощного клюва - и приличный кусок коры падает на снег. Когда дятел принимается за древесину, раздается сильный глухой удар, будто киянкой бьют по долоту. Этот матово-черный крупный дятел с красными перьями на голове называется желна (чуть не написал название птицы с большой буквы, так этот дятел велик). По науке, желна - обитатель высокоствольных сосновых и смешанных лесов. Гнездо желна устраивает на высоте 20 метров и более, на труднодоступных, с гладкими стволами, деревьях. Но сосновых лесов в Благодарном нет, да и пригодных для гнездования двадцатиметровых осин тоже немного. Значит, желна загнездится как-нибудь пониже. А если нет, то что же она делает в апрельском лесу? Не иначе как токует перед женитьбой. Точно подслушав мои мысли, черный дятел, взглянув на меня из-за ствола своим белым глазом, выдал звучную “барабанную дробь” - показал свою лесную визитку. Чтобы исполнить токовую песню, желна садится на сухое дерево, крепко прижимает к нему хвост, откидывает голову назад и едва заметно для глаза молниеносно несколько раз ударяет по гулкой древесине крепким клювом - получается будто кто-то профессионально простучал палочками по большому барабану. Иногда это напоминает звук внезапно заработавшего тракторного пускателя.

В мои детские годы никто не видел желны в наших лесах, и никто о ней не говорил. Для многих и теперь упоминание о дятле величиной с ворону кажется невероятным. Очевидно, расселение на новые места - удел молодых птиц. Они отыскивают новые территории для гнездования и занимают их. У желны характерный, ныряющий полет дятла.

В целом же лес на 7 апреля 1998 года еще пуст и заснежен. Правда, меня несколько раз встречали встревоженными голосами большие синицы, значит - перебрались из деревни в лес, присматривают дуплышки для гнездовий. Да один раз сорвался с дерева вяхирь, отрадная примета. Пискливые стайки зябликов, вернувшихся в родные края наравне с жаворонками, кочуют вдоль мокрой дороги-грейдера. Хищников не видно. Ивы выпускают на свет свои пушистые почки.

Неяркий, но теплый день, температура с утра +10, небо в легких облаках с голубыми пятнами теплой сини. Когда проясняется и выглядывает солнце, заметно припекает, хочется снять куртку и идти налегке.

За городом освободившиеся от снега холмы буреют прошлогодней травой. В низинах лужи талой воды и наносы красной глины. В небе медленно плавает средней величины хищник, или канюк, или коршун, разглядеть нельзя - далеко.

В сосновой посадке токовые полеты сокола-пустельги. Посадка еще вся в снегу, но пустельги, как показалось, уже спариваются у облюбованного гнезда. Во всяком случае, пара птиц беспрестанно вьется над сосной, на вершине которой старое сорочье гнездо. Соколы, как известно, сами не строят гнезд, а занимают старые сорочьи и вороньи гнезда.

В теплых течениях воздуха пустельги плавают, совершенно не шевеля крыльями. Самец то взмывает вверх, то, навострив крылья серпиками, устремляется вниз - и там, на какой-нибудь крепкой сосновой ветке, с криками совокупляется с поджидающей его самкой. Потом птицы легко принимаются гоняться друг за другом над чистым, освободившимся от снега полем.

У сороки в гнезде два яйца. Прилетели белые трясогузки. Галка ходит озабоченно по карнизу жестяной крыши, собирает в клюв старый тополиный пух, самец, распушив перья на голове, не менее озабоченно ходит за самкой, но ничего не собирает. Самка летит к гнезду, залезает в дырку, устилает лоток растительным пухом, а самец, как инспектор, всюду за ней, и очень деловой, при исполнении. У меня, дескать, строго!

В посадке почти сухо, только в ложбинках длинные снежные ленты. Температура +12, поднимается зеленая травка, порхают в еще непрогретом воздухе желто-лимонные бабочки. Сороки и вороны сидят крепко в гнездах; причем вороны большие конспираторы: только зайдешь в лес, она уже кружит над тобой молчком, гнездо не выдает. В городе видны вороньи гнезда и сидящие в них вороны (гнезда, как правило, на недоступной для человека высоте), в лесу же отыскать воронье гнездо намного труднее. Как будто все вороны переселились в город, и будто бы уже были случаи нападения ворон на человека. Абсолютно новые веяния.

У вяхирей полная кладка - два яйца. Птицы приступили к насиживанию. Подкрадывался к гнезду очень близко, на четыре метра, снимал телевиком. Голубка несколько нервничает, но будто чувствует, кто пришел - не со злым умыслом, а только заснять ее для истории, - смотрит настороженно, но гнездо не покидает. Чтобы снимок получился удачным, нужно просчитать движение солнца, определить его высоту и направленность лучей, прийти к гнезду еще раз и, если повезет, сделать повторный дубль. Может быть, придется забраться на соседнее дерево и с него сделать несколько кадров. Но голубь не любит, когда человек ходит рядом с гнездом или, еще хуже, поднимается по соседнему дереву на одну с ним высоту. Поэтому к гнезду приходится возвращаться, и каждый раз следует вести себя осторожно, чтоб не напугать птицу.

В гнезде у пустельги три красных яйца, у совы все шесть. Открыл гнездо ушастой совы на высокой сосне. Стучал палкой по стволу, никто не показывался. Но гнездо было добротным, отремонтированным, стукнул в последний раз, вдруг на край гнезда вспрыгнула сова, сурово взглянула вниз, раздраженно сжала лапу в кулак, погрозила мне и опять залезла в гнездо: дескать, шляются тут разные, лесной народ булгачат, когда он делом занят, о потомстве заботится.

Кроты нарыли на сухой дороге свежие кучки земли, летают мухи, в банке с березовым соком полно утонувших насекомых: мух, комаров, лохматой моли. Кажется, уже и ящерицы прытко шуршат на солнечной стороне лощинок. Сильно пахнет молодой зеленой травой.

Оглавление | Встретимся летом | С любовью к родной природе | Фотокаталог | Ожидание весны | Вяхирь | Пустельга обыкновенная | Сорока | Сова | Соловей | Скворец | Поездка из Киндели на реку Урал | Горлица | Золотистая щурка | Ручей зимородка | Колок | Желтая трясогузка | Талы | Серая куропатка | Черный коршун | “И так раздумаешься вдруг…”