Иван Юлаев. Встретимся летом. Фотограф Саша Мирзаханов подарил мне насадочные кольца для съемки насекомых в природе. Я ими никогда не пользовался, а тут решил привернуть к ним свой “Гелиос” и рассмотреть эти существа повнимательнее. Ба! Действительно, есть чему удивиться! Обыденно проходишь мимо небольшого жучка, присевшего на белый пахучий цветок дикороса: может быть, понюхать цветок захотелось жуку? Насадочные кольца дают хорошее увеличение, и теперь видно: жук прилетел пообедать. Цветок - это вовсе уже не цветок, а целое поле, заросшее мягкими, пушистыми пальмами, эти-то пальмы и ест жук с аппетитом. Посмотрите, какие у него серьезные челюсти-жвалы, будь жук величиной с барашка, волки бы разбежались!
А здесь паук-крестовик, оставив свою паутину, пытается скрыться в щель под корой, уж больно велика попалась добыча, как бы самому не пропасть. А красив, красив! Настоящий император: крупный, сильный и коварный. Ну да бог с ним, пусть сидит в своей щели, ждет удобной минутки. Чуть поодаль другие жуки, их целые полчища, блестя своими “металлическими” иссиня-зелеными доспехами, предаются утехам любви и обжорству - добрая десятина молодой поросли ясеня обглодана и обгрызена дочиста, до остова листа, - слышны шелест перетирающих пищу челюстей, жужжанье и треск надкрылий прибывающих и убывающих особей, похотливые притязания самцов к неповоротливым толстым самкам.
Там волосатый, похожий на маленького полосатого медвежонка шмель, перепачканный цветочной пыльцой, как мукой мельник, сует свой нос именно туда, куда его просят, грузоподъемно жужжа, перемещается со знанием дела от одного яркого пятна к другому. В клеверах бабочки изумляют мастерски скроенными нарядами. Может, и неброско, но как ладно все пошито, у какого, скажите, кутюрье консультации брали? Вот здесь такая пущена оборочка по подолу, именно такая и нужна, а здесь бисером посыпано, в самую меру, так все ладненько, хоть и просто.
У воды мир стрекоз. В мире техники изумляет нас вертолет, он кажется живым и разумным, летающим по своей прихоти, а не по воле человека. В мире насекомых зачаровывает нас быстрым слюдяным полетом, поворотами и остановками в воздухе стрекоза. Удивительны большие голубые глаза стрекозы. Кажется, будто не глаза приданы голове, а голова глазам. Маленькие синенькие стрекозы с темными пятнами на крыльях на отмели откладывают яйца в теплой воде. Одной стрекозе делать это скучно либо не по силам, вот и придумали стрекозы воздушный кран-сцепку: одна стрекоза заботится о продолжении рода, откладывает яйца, другая поддерживает ее над водой, а кто их тому научил - загадка.
В прогретой степной речушке облюбовала себе коряжку наша степная оренбургская черепашка. Мальчишки пошумят, попрыгают в воду со своей “тарзанки” и уйдут; тогда опять тишина, неторопливое скольжение зеленоватых вод, наклоненная к омуту ветка ракиты, все так мило, все так незыблемо в долгой черепашьей жизни.
В приречных зарослях лесного подроста раздается звонкая песня зяблика. Зяблик поет на сучке старого осокоря, здесь и кормится. Ночные бабочки-совки залетают к нему прямо на сучок; какую можно пропустить, а другую, которая уж сама в рот лезет, ту можно тюкнуть пару раз о деревяшку, чтоб поутихла, и проглотить. А там опять за песенку. Песенка не больно затейливая. Сядет зяблик жизнерадостный, к заботам стойкий, повернет головку набок, послушает мир и выдаст трель: “фьит-фьит-ля, ля-вичиу-кик”. Зяблик чувствует перемену погоды, к дождю песня его изменяется на монотонное “рю-рю-рю”, тогда говорят: “Зяблик зарюмил, пора и нам по маленькой”.
Вешняя полая вода из Урала подступает под самые стены низовых домов села Кинделя. Чуть дальше моста через речку начинаются знаменитые заливные кинделинские луга. Луга - место ровное, великое и сенокосное. Сенокосы устраивали здесь с незапамятных времен - лет, наверное, двести назад, как только появились в этих местах казаки-поселенцы. Травостой тут и в засуху очень хорош. Кинделя всегда с сеном, и соседи из степей караванами везут корм в свои хозяйства. Правда, как я узнал, не все животные любят луговое сено: благодарновские коровы, привыкшие к душистому лесному сену, настоянному на аромате клубники и пырея, в буквальном смысле воротят морды от грубого, крепкого в стебле сена лугов.
Трава в лугах битком набита кузнечиками. Как только дорога пошла через сенокосы, по машине будто град защелкал: десятки и сотни кузнечиков, вспугнутые автомобилем, прыгали в воздух и стукались в обшивку “Жигулей”. На кусте рядом с дорогой, возле бочажка с водой, заметил сизоворонку, изумительную по красоте птицу, остановил машину, крадучись стал приближаться с фотоаппаратом, но птица вспорхнула и улетела. Я решил подойти к воде. От моих шагов десятки кузнечиков начали выпрыгивать из травы и падать прямо в воду. Кузнечики не тонули, а, дрыгая ножками, добирались до берега и опять запрыгивали в траву. Тут и там из травы вылетывали тяжелые, большие, как воробьи, кобылки и довольно далеко улетали, метров на двадцать. Я захотел поймать хотя бы одну и рассмотреть. Но поймать кобылок оказалось очень сложно: упав в место приземления, они будто растворялись, их нельзя было нигде отыскать, они либо залезали в земляные норки, либо искусно затаивались в траве. Кобылки были серыми, зелеными и с каким-то красноватым оттенком: настоящие, закованные в хитиновые латы крылатые коньки. Но наконец я наловчился и отыскал несколько кобылок.
Метров за двести до Урала начались заросли ивняка, видны были могучие, вдвоем не обхватишь, седые осокори. Порою встречались поваленные бурей деревья, некоторые когда-то преграждали дорогу, но стараниями рыбаков были распилены и убраны. Урал показался широкой азиатской рекой, в смысле - среднеазиатской, по сравнению с сибирскими реками он, разумеется, был не широк. Его быстрые воды кажутся матово-белыми на цвет и шелковистыми на ощупь - очевидно, сказывается присутствие в воде частичек белой глины. Правый берег обрывист и крут, левый - пологий. Но и на правой стороне встречаются отмели, косы и плесы с галечниками.
У обрывистого берега, утыканного корягами и корнями, услышал жалующийся, почти плачущий голос кулика-перевозчика. Взрослая, величиной со скворца, высокая на ногах серая птица бегала по притопленной, вылизанной высокой водой коряге и, покачивая вверх и вниз хвостом, беспрестанно пищала: “Тиви-тили, тиви-тили”. Маленьких озорных детей перевозчика я заметил у самой воды. Они прятались под листвой поваленной и прибитой к берегу липы, где отыскивали себе корм, изредка поглядывали на меня из-под листвы и, блестя живыми агатовыми глазами, спрашивали: “Ну что, видел ты нас? Больше не увидишь!” На переживания родителей они никак не реагировали и не шли на призывные свисты.
С реки то и дело доносились мощные всплески - очевидно, сомы огромной величины играли в воде и били по ней хвостами. Было жарко, но на солнцепеке комары не донимали. Я прошел несколько вверх по течению, осмотрел обрывистый берег Урала. Тешил себя мечтой отыскать гнездо кулика-сороки и заснять птицу. И в этом смысле мне повезло: едва я углубился в лес и подошел к обрыву, как кулик-сорока со своим характерным пронзительным свистом сорвался с гнезда над самым обрывом и стал летать над водой, не упуская меня из виду. Гнездо кулика я обнаружил на небольшом глинистом уступе, оно было открыто солнцу и ничем не прикрыто.
Яйца кулика-сороки довольно большие, поболее вороньих. Их было числом четыре, они были песочного цвета с большими коричневыми пятнами. Кулики-сороки выказали свой боязливый характер, улетели на противоположную сторону реки и оттуда подавали голоса, как бы сообщая мне, что они только отлетели, а не улетели насовсем, и чтобы я не мешал им насиживать яйца. Когда я скрылся из лесу, кулики перелетели на свою сторону, сели на плавучее бревно. Я сделал пару снимков и ушел на галечную отмель поискать малых зуйков.
Едва я ступил на речную гальку, как молчаливые деловые зуйки побежали чуть поодаль от меня. Они бежали у кромки воды, изредка останавливаясь, смотрели в мою сторону будто приглашая пробежаться вместе с ними. Бежать я отказался, но прошел с ними до излучины и обратно. Зуек одет с иголочки: белая манишка, черная бабочка и темные очки делают его франтом. Правда, у зуйка коротковатые ноги и клюв, но бегает он довольно проворно, приседает и кланяется будто благодарит за то внимание, какое ему оказывают, с печальцей произнося: “Тюююй”.
Увлекшись фотоохотой, я не заметил, как солнце спряталось за тучи, закрапал дождь, и комары с жадностью набросились на меня, бедного. Я знавал разных комаров, в том числе и колымских, но комар с Южного Урала до сих пор кажется мне самым беспощадным, зверство и азарт его не знают границ! Я уехал от дождя и опять оказался в лугах под ярким солнцем. Остановился у кустов терна - казачьего винограда . Кусты буквально согнулись от круглых синих ягод. Местами плоды на ветках сидели так густо, что напоминали грозди черного винограда. Ягоды терна - терпко-кислые. Жители деревень, где много терна, собирают ягоды на зиму, мочат их в кадушках, делают пастилу, винные настойки. Заросли терновника не редки в Оренбуржье, но нужно еще поискать такое место, где ягод так много и они такие крупные, как в кинделинских лугах.
На противоположной стороне дороги все было красным-красно от других ягод: там колючие стебли шиповника сплошь были усеяны ядреными толстыми плодами. В лугах попадались места, где на больших площадях произрастала солодка. Крестьяне недолюбливают это растение, считают его сорняком, портящим сенокосы. Я же помню, в детстве мальчишки села Благодарного целыми ватагами отправлялись на поиски этого сладко-приторного корня, и, бывало, сопки были изрыты так, будто искали не обычный в оных местах сорняк, а настоящий женьшень. И корень солодки действительно обладает сильными целебными свойствами, некоторые страны закупают его у нас.
Оглавление | Встретимся летом | С любовью к родной природе | Фотокаталог | Ожидание весны | Вяхирь | Пустельга обыкновенная | Сорока | Сова | Соловей | Скворец | Поездка из Киндели на реку Урал | Горлица | Золотистая щурка | Ручей зимородка | Колок | Желтая трясогузка | Талы | Серая куропатка | Черный коршун | “И так раздумаешься вдруг…”